Читать всем, кто интересуется экономикой и особенно тем, кто ратует за “полное отстранение государства от экономики”. Это разрыв шаблонов для тех, кто оперирует примитивными “либеральными штампами”, игнорируя и исторический опыт, и выводы ведущих экономистов!

Следует начать с вопроса о том, как измеряется богатство народа. Оно заключено не в золоте, ведь терзаемая нищетой Африка довольно долгое время не испытывала дефицита заветного металла. Богатство не скрыто в физических активах – в 1932 году дело было вовсе не в том, что разом испарились здания, шахты, заводы и леса. Процветание и спад зависят главным образом не от былой славы, но от сегодняшних достижений, и поэтому значимым показателем является уровень нашего дохода. Когда многие из нас в индивидуальном порядке (а следовательно, и все мы вместе взятые) зарабатывают больше, то и общество становится процветающим, когда же наш личный (национальный) доход сокращается, мы входим в период спада.

Сбережения

До сих пор все довольно просто и бесхитростно. Но есть одна часть наших доходов, непосредственно не становящаяся доходом других лиц, – речь идет о сбережениях. Приди нам в голову спрятать эти деньги под подушку или сохранить их в наличной форме – и кругообразный поток доходов, несомненно, будет нарушен. Оно и понятно, ведь в этом случае мы возвращаем обществу меньше, чем оно дало нам. Если бы подобный процесс замораживания средств был повсеместным и не прекращался, за ним вскоре последовало бы всеобщее падение доходов, вызванное сокращением объемов движущихся по экономике средств. Экономика оказалась бы в депрессии.

Инвестиции

К счастью, этот разрыв в потоке доходов является редкостью. На самом деле мы не кладем собственные сбережения на полку. Мы вкладываем их в акции, облигации или банки и таким образом позволяем им работать на кого-то еще. Так, покупая акции, мы передаем свои сбережения непосредственно предпринимателю; если же мы относим их в банк, то он может ссудить их деловому человеку, которому требуется капитал. Относим мы деньги в банк или покупаем страховку или ценные бумаги – всегда находятся каналы, позволяющие им вернуться в круговорот доходов, и помогают в этом предприниматели. Когда они берут наши деньги и тратят их, последние так или иначе появляются вновь – в форме чьего-либо оклада, заработной платы или прибыли.

Именно здесь и начинаются неприятности. Не чуждое бережливости общество будет постоянно стараться откладывать часть своего дохода. Но бизнес вовсе не всегда находится в положении, благоприятствующем росту и расширению. Когда будущее не внушает оптимизма – в силу «перенасыщения» на одном из рынков, напряженности международной обстановки, переживаний бизнесменов в связи с инфляцией или же любой другой причиной, стимул совершать инвестиции тут же исчезает. Зачем предпринимателям увеличивать мощности, если они смотрят в будущее с содроганием?
Отсюда и возможность наступления спада. Если наши сбережения не инвестируются фирмами в целях расширения своей деятельности, наши доходы обязательно снизятся. Нас ждет та же сжимающаяся спираль, что и в случае, когда мы заморозили сбережения.

В каком-то смысле подобная уязвимость перед лицом колебаний в инвестициях и сбережениях – вот цена, которую мы платим за экономическую свободу. Этой проблемы не было в Советской России или, если на то пошло, в Египте времен фараонов. Ведь в тех странах, что управляются по указанию сверху, объемы инвестиций и сбережений определяются властями, и полный контроль над экономической жизнью страны означает, что сбережения народа пойдут именно на строительство пирамид и электростанций. В капиталистическом мире все по-другому. Здесь сбережения и инвестиции возникают в результате решений свободных экономических агентов. И ровно потому, что решения эти никем не направляемы, они могут оказаться не соответствующими друг другу. Может быть, инвестиций будет недостаточно, чтобы впитать все сбереженные нами деньги, а может, последних не хватит для того, чтобы профинансировать все желаемые инвестиции. Спору нет, экономическая свобода крайне желательна, но не надо забывать, что ее обязательными спутниками являются колебания от расцвета к упадку и обратно.
Кейнс пишет: “Люди привыкли считать, что совокупное богатство нашего мира мучительно копилось благодаря добровольному отказу отдельных индивидов от удовлетворения своих насущных потребностей, которое мы зовем Бережливостью. Тем не менее вполне очевидно, что воздержания как такового недостаточно для возведения городов или осушения болот… Созданием и улучшением наших владений занимается Предпринимательство… Если Предпринимательство не стоит на месте, богатство будет копиться вне зависимости от того, что делает Бережливость; если же оно уснет, то наше богатство пойдет на убыль, чем бы Бережливость ни занималась.”

Несмотря на мастерство анализа, стоило Кейнсу поставить точку в «Трактате…», как он сам же, образно выражаясь, и порвал его на мелкие кусочки. Оказалось, что в его теории колебаний сбережений и инвестиций есть одно слабое место, причем очень важное: она совершенно не объясняла, каким образом экономика может задерживаться в состоянии депрессии. Если использовать аналогию, согласно которой эти колебания напоминают движение качелей, то, казалось бы, отягощенная избыточными сбережениями экономика должна в скором времени исправить свои недостатки и качнуться в противоположную сторону.

Действительно, поведение сбережений – Бережливости – нельзя назвать независимым от состояния инвестиций – Предпринимательства. Напротив, они встречались там, где предприниматели «покупали» сбережения, или, во всяком случае, одалживали их, – на денежном рынке. Как и любой товар, сбережения имеют свою цену – речь идет о ставке процента. Таким образом (так казалось всем), в разгар спада поток незадействованных сбережений должен приводить к снижению цены – точно так же, как скопление ботинок снижало цену обуви. Стоило же цене сбережений – ставке процента – снизиться, как стимул к инвестированию, по всей видимости, должен был вырасти: если постройка фабрики казалась слишком дорогой при ставке в 10 % годовых, вполне вероятно, что она будет видеться вполне доступной при снижении этой ставки до 5 %.

А значит, «качельная» теория гарантировала, что в деловой цикл будет автоматически вмонтирован аварийный выключатель: возникающий избыток сбережений приведет к снижению цены кредита, и предприниматели получат дополнительный импульс к расширению своей инвестиционной активности. Теория признавала, что экономика может войти в фазу спада, но утверждала, что долго она там не задержится.

Но именно это и произошло во время Великой депрессии. Ставка процента упала, но ничего не случилось. В ход были пущены проверенные временем лекарства от всех болезней – щепотка облегчения в отдельных местах и щедрая порция оптимистического ожидания, – но пациент никак не желал идти на поправку. Несмотря на безупречную логику, теория откровенно не учитывала чего-то, повествуя о размеренных колебаниях ставки процента, призванных уравновешивать качели сбережений и инвестиций. Что-то еще должно было удерживать экономику от возвращения в привычное состояние.

Его книге «Общая теория занятости, процента и денег» было суждено стать настоящей бомбой. Она перевернула экономику с ног на голову, точно так же, как до нее это сделали «Богатство народов» и «Капитал».Дело в том, что из «Общей теории…» вытекал потрясающий и в чем-то пугающий вывод. На самом деле никакой системы безопасности не существовало! Экономика скорее походила не на рано или поздно приходящие в состояние покоя качели, а на лифт – он мог как двигаться вверх или вниз, так и стоять на месте. Причем он с равной вероятностью мог остановиться как на первом этаже, так и на самом верху шахты. Иными словами, депрессия вовсе не являлась лекарством от самой себя: экономика могла находиться в состоянии спада неопределенно долгое время, словно заштилевший корабль.

Как такое могло происходить? Разве в находящейся на дне экономике масса сбережений не будет настолько огромной, чтобы сбить ставку процента, сделать заемные средства дешевле и таким образом заставить бизнес расширяться?Кейнс заметил, что в этой логике есть серьезный просчет, и его нельзя не заметить, обратив внимание на самый простой и очевидный (если задуматься об этом) факт экономической жизни: в период спада экономической активности не приходится говорить о потоке сбережений. Потому как во время экономического хаоса доход снижался, а снижаясь, он тянул за собой и сбережения. «Как можно ожидать от общества одинаковых сбережений и когда оно процветает, и когда еле сводит концы с концами?» – недоумевал Кейнс. Очевидно, это глупо. Результатом депрессии будет не избыток сбережений, а их недостаток, не поток, но тонкая струйка.

Так все и было на самом деле. В 1929 году граждане США отложили на черный день 3,7 миллиарда долларов своего дохода, а уже через три года они не сберегали ничего, точнее, понемногу проедали сбережения, сделанные раньше. Отложившие на пике роста экономики 2,6 миллиарда долларов после выплаты налогов и дивидендов корпорации через три года потеряли уже 6 миллиардов. Очевидно, Кейнс был прав: сбережения подобны роскоши, не выдерживающей испытания тяжелыми временами.

Но главное следствие снижения сбережений было даже важнее, чем потеря уверенности в завтрашнем дне. А главным было то, что экономика оказалась парализованной ровно в тот момент, когда именно движение могло спасти ее. Ведь если никакого избытка сбережений не было, то не было и давления на ставку процента в сторону понижения, которое должно заставить бизнесменов занимать средства. Ну а без одалживаемых средств и инвестиционных расходов не могло и речи быть о росте. Экономика не сдвинулась бы ни на дюйм и оставалась бы в своеобразном «равновесии», несмотря на толпы безработных мужчин и женщин и простаивающие заводы и оборудование.Отсюда и парадоксальное существование нищеты посреди всеобщего процветания, и такая аномалия, как праздные люди и остановленные станки.

На дне спада нас ждало жестокое противоречие между нуждой в товарах и недостаточным производством. Но противоречие это было исключительно нравственным феноменом. Экономика не служит удовлетворению человеческих желаний, потому как потенциально они безграничны. Производя продукцию, она старается насытить предъявляемый спрос, объем которого никак не может превосходить содержимое кошелька отдельного человека. Ровно поэтому безработные были в своем роде экономическими нулями – находись они на Луне, их влияние на рынок было бы не меньшим.

Когда сбережения снижаются вместе с инвестициями, экономический круговорот доходов сохраняет свою структуру, словно не обращая внимания на то, что он уменьшается в масштабах.

Удивительное положение вещей: трагедия налицо, но главного злодея как будто и нет. Вряд ли кто-то может обвинить общество в том, что оно сберегает, тем более если бережливость на личном уровне почитается добродетелью. Точно так же довольно трудно порицать бизнесменов за то, что они не инвестируют, ведь именно они, как никто другой, были бы рады сделать это, представься разумная возможность. Речь уже не идет о справедливости, эксплуатации или даже людской глупости – вопрос перестает быть исключительно нравственным. Сложность возникает из-за сбоев в системе, по сути механических нарушений. Но это не снижает ее цены. Эта цена – безработица.

Пришло время для тезиса, который труднее всего переварить: желание инвестировать не может существовать вечно. Рано или поздно инвестиции начнут сокращаться.Почему? В каждый отдельно взятый момент отрасль экономики ограничена размером рынка, который она обслуживает.

Вообще, инвестиционные расходы меняются, следуя определенной логике: вначале все затмевает желание воспользоваться вновь открывшейся возможностью, затем на смену ему приходит осторожность и боязнь вложить больше, чем нужно; в конце концов наступает период пассивности, когда на ближайшее время рынок оказывается насыщенным.

В конце концов перед нами возникал мрачный диагноз, поставленный «Общей теорией…»

Во-первых, находящаяся в депрессии экономика может оставаться в таком положении. И экономический механизм, что позволял ей выбираться из данного состояния, не является врожденным. «Равновесие» вполне может сосуществовать с безработицей, и безработицей массовой.

Во-вторых, процветание зависит от инвестиций. Если бы расходы предпринимателей на новое оборудование упали, в действие пришла бы сжимающаяся спираль. Спираль развития активизируется лишь в том случае, если бизнес увеличит инвестиционные расходы.

И в-третьих, на инвестиции нельзя полагаться как на приводное колесо экономики. В сердце капитализма лежит неопределенность, а не уверенность. Хотя предприниматели не были в этом виноваты, системе постоянно грозило пресыщение, а пресыщение сулило экономический крах.

Что и говорить, подобная перспектива не давала поводов для оптимизма. Но Кейнс не был бы самим собой, удовлетворись он поставленным достаточно неутешительным диагнозом. Несмотря на наполняющие ее страницы невеселые пророчества, «Общая теория…» не задумывалась как смертный приговор. Напротив, она давала надежду и даже предлагала лекарство.

Государство

По правде сказать, курс лечения начался еще до того, как рецепт был обнародован; лекарство пошло в ход еще тогда, когда сами доктора не знали с уверенностью, к чему приведет его использование. За сто дней «Нового курса» было принято множество законодательных актов, скопившихся за время двадцатилетней апатии государства. Эти законы должны были поднять моральный дух и настроение недовольного народа. Но вернуть пациенту жизненные силы должен был не пакет социальных законопроектов. Тонизирующим средством послужило кое-что другое: намеренное увеличение государственных расходов с целью стимулирования экономики.

Все началось с временных гарантий трудоустройства. В какой-то момент безработица достигла уровня, требовавшего государственного вмешательства хотя бы из политических соображений, – не будем забывать, что в то время Дирборн охватили волнения, измученные люди шли маршем на Вашингтон, целые семьи заселяли муниципальные мусоросжигательные станции в поисках тепла и даже пытались отыскать еду в содержимом мусоровозов. Помощь была необходима. Она началась еще при Гувере; при Рузвельте гарантии трудоустройства уступили место найму людей в качестве дворников, а затем и созданию рабочих мест посредством строительных проектов. Вдруг, словно неожиданно для себя самого, государство стало важнейшим инвестором, щедро вкладывая деньги в дороги, дамбы, зрительные залы, аэродромы, порты и жилищное строительство.

Кейнс прибыл в Вашингтон в 1934 году – именно к этому периоду относятся сделанные им записи о руках президента Рузвельта. Он призывал к тому, чтобы начатые программы были расширены. Согласно имевшейся статистике, инвестиционная активность частных лиц практически прекратила свое существование. Если в 1929-м бизнесмены выплачивали около 15 миллиардов долларов в форме вознаграждений, заработной платы и прибыли, то к 1932-му эта сумма снизилась до смехотворных 866 миллионов; падение составило 94 %. Было нужно срочно запустить инвестиционный мотор, когда-то поднявший экономический лифт до самого верха шахты, и Кейнс надеялся, что государственные расходы исполнят роль необходимого стимула, поскольку они увеличат общую покупательную способность американского народа – «подготовят насос к работе», как говорили в те дни.

В результате вышедшая в 1936 году «Общая теория…» предлагала не столько новую и радикальную программу действий, сколько защиту уже активно применявшегося образа действия. Защиту – и необходимое объяснение. «Общая теория…» показывала, что грозившая Америке да и всему западному миру катастрофа – логичное следствие недостаточных инвестиционных расходов со стороны предпринимателей. А значит, лекарство было предельно разумным: если бизнес не имел возможности расширяться, государство должно перехватить у него эстафетную палочку.

Несомненно, кому-то могло показаться, что многие довольно-таки необычные шаги правительства едва ли более разумны, чем эксцентричные предложения Кейнса. В любом случае теперь у подобных мер было логическое обоснование: если частные предприятия не способны совершать масштабные вложения, государство обязано сделать все от него зависящее – потребность в стимулировании того или иного рода была настолько очевидной, что хоть что-то было заведомо лучше, чем ничто.Ну а если прямое стимулирование инвестиций не представлялось возможным, то надо было поощрять хотя бы потребительские расходы.

Если инвестиции – это самый капризный компонент системы, то потребление – самый крупный. Таким образом, общественные работы должны были атаковать проблему по двум направлениям: напрямую – помогая поддерживать покупательную способность сидящих без постоянной работы людей – и протаптывая путь для возобновления экспансии частного бизнеса.Вот отрывок из письма Кейнса в редакцию «Нью-Йорк таймс» в 1934 году: «Я смотрю на проблему восстановления экономики под определенным углом, а именно: как скоро нам на помощь придет нормально функционирующий предпринимательский сектор? Соответственно, по каким каналам, как долго и в каком объеме должны течь повышенные государственные расходы?»Обратите внимание на слово «повышенные». По мнению Кейнса, государственные программы не должны становиться постоянным фактором экономической жизни. С его точки зрения, государство лишь протягивало руку помощи поскользнувшейся и отчаянно пытавшейся удержать равновесие системе.

Планирование

Поддерживая набор мер, призванных придать капитализму нужное направление, Кейнс вовсе не был противником частного предпринимательства. «Если человек должен быть тираном, то пусть он будет таковым по отношению к своему банковскому счету, а не к согражданам»,[254] – писал он на страницах «Общей теории…», а затем добавлял, что, если бы государство поставило перед собой узкую задачу осуществления достаточного количества инвестиций в общественные проекты, большая часть экономики могла бы и должна была быть отдана на откуп частной инициативе. Сейчас совершенно не кажется, что предложенное «Общей теорией…» решение было радикальным; скорее Кейнс выдвигал объяснение того, почему неизбежное лекарство способно оказать целительное воздействие. Если экономика находилась в затруднении и грозила оставаться в таком состоянии долгое время, даже самые неожиданные решения были предпочтительнее нерешительности государства.

Главный вопрос лежал в области нравственности, а не в области экономики. Во время Второй мировой войны профессор Хайек написал книгу «Дорога к рабству» – глубоко прочувствованное и логичное, несмотря на очевидные преувеличения, обличение излишне централизованной экономики. Кейнсу книга понравилась, да и идеи автора он разделял. Но, помимо похвал, он писал Хайеку, что …вынужден… прийти к иному заключению. Я должен сказать, что нам нужно стремиться не к отказу от планирования или сокращению его объемов, но, вне всяких сомнений, к их увеличению. При этом планирование должно происходить в обществах, максимально большое число членов которых, от вождей до обычных людей, разделяют Вашу нравственную позицию. Умеренное планирование не будет представлять опасности, если разум и чувства ответственных за его проведение людей охвачены верным отношением к вопросам моральным. Относительно некоторых из них это и так справедливо. Наше проклятие в том, что заметное их количество, скажем так, стремятся к планированию не ради его плодов, но потому, что они являются Вашей моральной противоположностью и предпочтут служить скорее дьяволу, чем Богу.[255]

Наивны ли надежды Кейнса? Можно ли на самом деле управлять капитализмом, могут ли плановики в действительности открывать – и закрывать – кран государственных расходов, с тем чтобы дополнять, но ни в коем случае не заменять частные инвестиции? На этот вопрос ответ еще не получен, и он остается частью нашей жизни.Отложим разговор о нем до следующей главы.

Здесь же предметом нашего изучения является сам Кейнс и его мнения, насколько бы ошибочными они нам ни казались. И было бы непростительным заблуждением поместить этого человека, чьей целью было спасение капитализма, в лагерь тех, кто пытался его потопить. Да, он призывал к «национализации» инвестиций (хотя так толком и не объяснил, что имелось в виду), но, жертвуя частью, пытался спасти целое.

Добавить комментарий