То, что есть в Америке, — это НЕ капитализм

Прежде всего, “капитализм” — это многомерное, “сущностно спорное” понятие. Оно используется во всех политических дебатах без определения. И также имеет множество разновидностей. Но по сути, большинство людей, говорящих о капитализме, имеют в виду экономическую систему, которая в некоторой степени соответствует следующим основным условиям:

• Существует “свободный рынок”, на котором цены и распределение товаров, услуг и труда устанавливаются на пересечении спроса и предложения.
• “Частная собственность” находится в руках отдельных лиц, защищается беспристрастной системой права, регулируется и передается через доровор.
• “Капитал” — накопленное и используемое для производства будущего богатства, которые рискуют ради прибыли и экономического роста.

Обратите внимание, что все эти аспекты не являются бинарными выборами да/нет. Это связано с определенными политическими и социальными отношениями.

Что считается собственностью?

Кому разрешено владеть имуществом? Что считается собственностью? В довоенной Америке цветных людей часто считали собственностью. Эти отношения были узаконены. Пересмотр этого статуса потребовал продолжительной и жестокой гражданской войны. На протяжении большей части американской истории большинству женщин не разрешалось владеть собственностью. Контракты требовали одобрения уполномоченного мужчины — обычно супруга или отца. Еще в 1960-е годы женщинам нельзя было «доверять» владение кредитной картой. В юридическом смысле жены были собственностью, о чем свидетельствует законное право мужа использовать тело своей жены без ее согласия.

Это определение и переопределение правового статуса собственности и лиц продолжается. До сих пор некоторые родители считают детей своей собственностью. Желание родителей определять убеждения и раскрывать идеи своим детям — навязывать свои религиозные и политические позиции своим потомкам — считается оправданием, позволяющим им держать этих детей дома и «неоскверненными» такими идеями, как эволюция, атеизм или нелестные факты истории.

У родителей особые отношения со своими детьми. Родительство предполагает обязательства. Дети нуждаются в руководстве и защите. Однако родители не имеют права слепить из своих детей клонов самих себя. Дети не собственность — как бы некоторым родителям не хотелось это признавать. Это отражено в международном праве в Конвенции ООН о правах ребенка, одном из самых ратифицированных договоров по правам человека в истории. На сегодняшний день ее участниками являются 196 стран, включая всех членов ООН — за одним исключением.

Соединенные Штаты не являются участником Конвенции о правах детей.

Статус животных, не являющихся людьми, продолжает меняться в соответствии с законом. Генная инженерия и пересечение биологического и механического уже создают «сверхлюдей». Пока они выглядят и действуют как мы, закон избегает возникающих проблем. Но со временем различия станут настолько велики, что правовой статус киборгов и загруженного сознания будет невозможно игнорировать. Эволюция искусственного интеллекта в направлении общего ИИ и сознания предполагает, что вскоре мы столкнемся с важными вопросами их правового статуса.

(Что вы будете делать, когда впервые попросите компьютер что-то сделать, а он ответит: «Нет. Что мне это даст?»)

Определения понятий «частное лицо» и «имущество» далеко не очевидны.

Возможен ли «свободный рынок»?

Если определения людей и собственности более-менее определены правительствами и законами, определение рынка гораздо менее очевидно. «Свободный» по мнению кого?

Предположение о «свободном» рынке труда особенно проблематично. Сотрудник, связанный юридическими контрактами, запрещающими соглашаться на работу у конкурента, сильно ограничен в своих возможностях. Если соглашения о неразглашении информации и интеллектуальная собственность означают, что навыки, полученные на рабочем месте, не подлежат передаче, это означает, что смена работодателя в пределах отрасли аналогично свободе крепостного или издольщика.

Это актуально для квалифицированных работников, но еще хуже ситуация относительно неквалифицированных. Одна из причин, по которой нелегальная иммиграция остается проблемой в Соединенных Штатах, заключается в том, что есть много работодателей. Приток дешевой и нелегальной рабочей силы означает давление на всех работников — граждан или иммигрантов, состоящих в профсоюзе или нет, — которым предлагается зарплата, от которой в противном случае они могли бы отказаться.

Трудно устоять перед искушением увеличить (или сохранить) прибыль, наняв кого-то, кто не в состоянии жаловаться или объединяться в профсоюзы. Даже при самых лучших намерениях предполагаемая конкуренция со стороны других работодателей, которые могут пойти по этому пути, означает, что в противном случае бизнес может быть вытеснен с рынка. Дело не в том, что бизнесмены – это зло. Они не могут позволить себе быть более моральными или более законными, чем позволяет рынок. Именно поэтому, несмотря на то, что американское правительство создало базы данных, позволяющие потенциальному работодателю проверить правовой статус работника, мало кто удосуживается этим воспользоваться.

Свободному и открытому рынку для работы требуется прозрачность. Секреты — в форме конфиденциальной информации о заработной плате или прибыли или заговорах по установлению цен — являются анафемой для системы свободного рынка. Корпорации, которые собирают информацию, являются естественными врагами прозрачности, которой так требует свободный рынок.

Корпорации возникли как коммерческие предприятия задолго до капитализма. Римское право предоставляло императору определенные привилегии и свободы. Эта концепция была возрождена в средние века. Позже были созданы голландские и английские чартерные компании, которые возглавили колониальные предприятия 17 века. Отношения были взаимозависимыми: корпорации проникали в правительства, которые их основали.

С развитием капиталистической мысли корпорации почти полностью освободились от государственного регулирования. Адам Смит писал в своем «Богатстве народов», что в регулировании нет необходимости. Но массовая корпоративная деятельность не может сравниться с частным предпринимательством, утверждал он, потому что люди, отвечающие за чужие деньги, не будут проявлять такую ​​же заботу, как о своих собственных. Однако в этой области, среди прочего, практика взяла верх над теорией.

В Соединенных Штатах до конца 19 века создание корпорации обычно требовало одобрения законодательства. В ответ на это, частные фирмы, такие как сталелитейная компания Карнеги и Standard Oil Рокфеллера, организовались не как корпорации, а как тресты . В ответ на тресты правительства штатов начали принимать более либеральные корпоративные законы. Нью-Джерси, надеясь привлечь больше бизнеса для штата, первым принял «дружественный» корпоративный закон. В 1899 году этому примеру последовал Делавэр.

Делавэр стал ведущим корпоративным штатом после того, как в 1913 году были отменены соответствующие положения закона Нью-Джерси. Предоставление корпорациям «правосубъектности» достигло нелепых пределов, когда Верховный суд постановил, что «деньги — это вещь» . Если это так, то бессмертные существа, не являющиеся людьми, в силу своей ориентации на получение прибыли могут и обязаны продвигать свои интересы, даже если это наносит вред третьим сторонам, включая сотрудников, клиентов, акционеров, общественность в целом и природным ресурсам. Очеловечивание корпораций порождает психопатических личностей, которые угрожают самим рынкам.

Закон в Соединенных Штатах является отражением политических механизмов, противоречащих духу капитализма. Американский рынок многообразен, но он не «свободный».

Абстракция «капитала»

По своей сути идея капитала проста. Это богатство, которым рискуют ради производства большего богатства в будущем. Это противоположность богатству, потраченному на личное потребление, пожертвованному без ожидания вознаграждения или зарытому на заднем дворе. На практике все усложняется.

Классический пример капитала — строительство завода. В результате таких инвестиций производятся товары для продажи на рынке. Если все сделать правильно, у меня будет больше богатства (даже после того, как первоначальные инвестиции закончатся или будут заменены более продвинутыми технологиями). Это, в свою очередь, можно реинвестировать. Больше капитала, больше будущего богатства, больше капитала для инвестиций. В основе этого лежит предположение о том, что экономический рост является хорошим или устойчивым.

На практике этому есть пределы. Я могу перенасытить рынок нежелательными товарами. Я могу создавать внешние эффекты (общественный вред, например, загрязнение окружающей среды), которые более чем перевешивают стоимость созданных товаров. Но если все сделать правильно, это может стать благотворным циклом.

Возможно, банк одобрит мой бизнес-план и дасть часть своих средств (на основе сбережений, внесенных в него для гарантированного возврата — капитала для своих вкладчиков) и новых денег, которые ему разрешено создавать в соответствии с правилами национального банковского дела. Если мне это удастся — то есть если банк сделает мудрый выбор, инвестируя в мои планы, — я погашу его кредиты плюс проценты. Он становится богаче, чем было бы, если бы он просто хранил деньги на счетах. Если я не смогу выплатить основную сумму долга и проценты, банк проиграет. Таким образом, у банка появляется стимул делать разумный выбор.

Если только банк не убедит правительство в том, что он «слишком велик, чтобы обанкротиться», будучи уверенным, что безнадежные кредиты могут быть списаны, а его первоначальный капитал (плюс, возможно, «справедливый» процент) выплачен банку правительством. Тогда разумная стратегия состоит не в том, чтобы выдавать лучшие кредиты, а в том, чтобы иметь четкое право на государственные выплаты. Как и в случае с катастрофой субстандартного кредитования, прибыль максимизируется за счет выдачи всех видов кредитов, независимо от того, насколько маловероятно, что заемщик погасит их. Сегодня в Америке становится важнее иметь хороших лоббистов, чем принимать экономически продуктивные решения.

Кроме того, учтите, что деньги можно заработать не на самих инвестициях, а на ставках, сделанных внешней стороной на то, насколько хорошими (или плохими) окажутся инвестиции. Это «производные» инвестиции первого порядка. Но нет причин останавливаться даже на этом. Ставки второго порядка делаются на поведение деривативов первого порядка, ставки третьего порядка — на рост и падение ставок второго порядка или…

Вы поняли суть.

У нас есть четкое представление о стоимости валового национального продукта и валового мирового продукта, реального богатства, произведенного в этой стране, и суммы общего реального богатства, произведенного каждой страной во всем мире. Но если мы учтем стоимость деривативов во всех формах, об этой цифре можно только догадываться. Это, конечно, во много раз больше, чем ВВП или ПГП.

Поощрение спекуляций (в отличие от производства) порождает «капитализм казино», где «богатство» опирается на слухи, инсайдерскую информацию и микросекундные различия в доступе к торговым площадкам мировых фондовых рынков. Иногда, как в недавнем опыте Gamestop, внешние влиятельные лица могут воспользоваться этим эффектом и стать миллиардерами (если они выйдут до того, как нахлынет кризис). Но в целом это инсайдерская игра, в которой то, кого вы знаете так же важно, как и то, что вы знаете, и гораздо важнее, чем то, что вы производите.

В любом случае, это еще не все, что происходит. На финансовых рынках можно играть в долгосрочной перспективе и накопить личное богатство. Однако люди, которых поощряют совершать «убийства», рассчитывая время на рынке, вряд ли добьются успеха. Большинство финансовых советов, поощряющих это, имеют долгосрочный опыт, сравнимый с шимпанзе, бросающими дротики. Когда вы делаете ставку в казино, единственным гарантированным победителем является казино.

Является ли Америка капиталистической страной?

В чистом смысле этого понятия никогда не являлась. Слова «капитализм», «капитал», «свободный рынок», «труд» и «богатство» нигде не встречаются в Конституции США.

Слово «собственность» встречается только в одном месте и по отношению к государственной собственности правительства США:

Конгресс будет иметь право распоряжаться и принимать все необходимые правила и положения, касающиеся территории или другой собственности, принадлежащей Соединенным Штатам; и ничто в настоящей Конституции не может быть истолковано как наносящее ущерб каким-либо притязаниям Соединенных Штатов или какого-либо конкретного штата. — Конституция Соединенных Штатов Америки (1788 г.)

Слово «собственность» также встречается в Билле о правах, и здесь оно применяется к отдельным лицам. В Пятой поправке говорится:

Ни один человек не может быть… лишен жизни, свободы или собственности без надлежащей правовой процедуры; частная собственность не может быть изъята для общественного пользования без справедливой компенсации. — Билль о правах Соединенных Штатов (1788 г.)

Но это положение не распространялось на штаты до принятия Четырнадцатой поправки после Гражданской войны:

Все лица, родившиеся или натурализованные в Соединенных Штатах и подпадающие под их юрисдикцию, являются гражданами Соединенных Штатов и штата, в котором они проживают. Ни один штат не может издавать или применять какой-либо закон, который ограничивает привилегии или иммунитеты граждан Соединенных Штатов; ни один штат не может лишать кого-либо жизни, свободы или собственности без надлежащей правовой процедуры; и не отказывать какому-либо лицу, находящемуся под его юрисдикцией, в равноправной защите законами. — Поправка четырнадцатая , раздел первый.

На практике Америка была больше заинтересована в создании общего национального богатства, чем чего-то вроде нерегулируемого «свободного рынка». Это неудивительно. «Богатство народов», обычно считающееся философской основой капитализма, не публиковалось до 1776 года. Делегаты Конституционного съезда настаивали на прямое вмешательство правительства в экономику, как наиболее убедительно сформулировал Александр Гамильтон, чтобы гарантировать, что политическая независимость не будет утрачена по причине экономической и финансовой зависимости от Европы.

Сильное центральное правительство, поощряющее науку, изобретения, промышленность и торговлю, рассматривалось как необходимое условие содействия общему благосостоянию и позволило США определять свою судьбу. Хотя Джефферсон и Мэдисон выступали против программы Гамильтона, они признали ее необходимость после британского эмбарго и войны 1812 года.

«Американская система» — вот название этой программы, данное Генри Клеем в 1824 году, хотя она действовала уже много лет. С изменениями, вызванными противодействием Эндрю Джексона и демократов, и было политикой Соединенных Штатов во время Гражданской войны.

Это был руководящий принцип федералистов, Партии вигов и Национальной республиканской партии. Он состоял из трех основных политик:

1. Защита промышленности посредством выборочных высоких тарифов (особенно 1861–1932 гг.) и субсидий (особенно 1932–1970 гг.).
2. Государственные инвестиции в инфраструктуру для целевых внутренних улучшений (особенно в сфере транспорта). Примеры включают Трансконтинентальную железную дорогу и систему автомагистралей между штатами.
3. Национальный банк, политика которого способствует росту производительных предприятий, а не спекуляции.

Позже ведущий экономический советник Авраама Линкольна добавил к этой американской школе экономической философии еще два пункта, которые отличают ее от систем Адама Смита или Карла Маркса:

1. Государственная поддержка развития науки и государственного  образования посредством государственной «общей» школьной системы и инвестиций в творческие исследования посредством грантов и субсидий. Предоставление земли колледжам и университетам является одним из результатов этой политики.
2. Отказ от классовой борьбы в пользу «гармонии интересов» между собственниками и рабочими, фермерами и промышленниками, классом богатых и рабочим классом.

«Гармония интересов» была отодвинута на второй план в «позолоченный век», когда растущее богатство доставалось верхним слоям населения, в то время как нижние сорок процентов населения вообще не владели богатством.  Это вызвало рост популистских, анархистских и социалистических движений.

Профсоюзы также были реорганизованы и репрессированы. Экономист и кандидат на пост мэра Нью-Йорка Генри Джордж, автор книги «Прогресс и бедность», заявил в 1886 году: «Рабство движимого имущества умерло, но промышленное рабство осталось».

Политические и социальные беспорядки, наконец, достигли кульминации в Прогрессивную эпоху, когда социальная активность и политические реформы по всей стране были сосредоточены на победе над коррупцией, монополией, расточительством и неэффективностью. Инициатива и референдум подтолкнули структурные реформы, которые включали тайное голосование, право голоса для женщин, прямые выборы сенаторов, государственную собственность на железные дороги и электроэнергетические предприятия, разрушение трастов и шестнадцатую поправку к Конституции, ратифицирующую федеральный подоходный налог.

Средний класс отверг социальный дарвинизм, типичный для элиты «позолоченного века», вместо этого настаивая на «ассоциации», а не на гипериндивидуализме. После того, как богатые поддержали республиканцев, Рузвельт проложил путь к «Новому курсу». К тому времени, когда администрацию Рузвельта-Трумэна сменил Эйзенхауэр, коалиция «Нового курса» стала общественным договором, на котором покоилась экономика. Сейчас трудно вспомнить, что Эйзенхауэр баллотировался на платформе, которая была ближе к Рэйчел Мэддоу, чем к Дональду Трампу. Как он заметил в письме:

Если какая-либо политическая партия попытается отменить социальное обеспечение, страхование по безработице, а также отменить трудовое законодательство и сельскохозяйственные программы, вы больше не услышите об этой партии в нашей политической истории. Конечно, есть крошечная отколовшаяся группа, которая верит, что вы можете делать такие вещи. Среди них Х. Л. Хант (возможно, вы знаете его биографию), несколько других техасских нефтяных миллионеров и случайные политики или бизнесмены из других регионов. Их число ничтожно, и они глупы. — Дуайт Эйзенхауэр (1954)

Нынешнее расхождение между заработной платой и богатством рабочих и верхних десяти процентов связано с ростом неолиберализма в 1970-х и 1980-х годах. Тем временем Республиканская партия решила, что путь к победе на выборах и социальной значимости лежит через расизм «Южной стратегии», обструкционистские игры Ньюта Гингрича и отрицание «общего блага», достаточного для оправдания любого вмешательства правительства в деятельность богатых.

Трамп – это не отклонение. Он является логическим результатом давних тенденций в Республиканской партии. Закрытие правительства после Гингрича соответствует цели, которую давно преследует часть Республиканской партии (не путать с другими фракциями ), которая хочет свергнуть правительство . Они считают, что правительство в лучшем случае является излишним, а в худшем — тормозом «свободного» рынка. Их целью уже давно является снижение налогов , чтобы «морить зверя голодом». Лучше всего это можно резюмировать словами Гровера Норквиста , который основал организацию «Американцы за налоговую реформу» в 1985 году по настоянию президента Рейгана:

«Я не хочу упразднять правительство. Я просто хочу уменьшить его до таких размеров, чтобы можно было затащить его в ванную и утопить в ней». — Гровер Норквист (2001)

У демократов также есть свои плутократы, чьи взгляды, хотя в целом более либеральные, чем у их коллег-республиканцев, не проявляют особого интереса к фундаментальным экономическим и политическим изменениям, которые бросают вызов их статусу и богатству.

К сожалению, в современной экономике вмешательство государства неизбежно. Даже «гаишнику» приходится решать, какие законы соблюдать, а какие нарушения игнорировать. А законы являются результатом социального и политического процесса. Определенная роль правительства необходима для надзора за рынком и обеспечения стоимости валюты. Оно не может быть нейтральным. Даже выбор не действовать — это выбор «смотреть в другую сторону», поскольку монополии и плутократы действуют сами по себе.

Собственность — не «священная корова»

Существуют серьезные причины — как экономические, так и политические — облагать налогом богатство миллиардеров. В нынешней системе активы облагаются налогом только в том случае, если они продаются, а такие люди, как Илон Маск и Джефф Безос, не продают. Многие из сверхбогатых людей живут за счет кредитов, взятых под залог их активов. Дональд Трамп делал это в течение многих лет. Если вы исключите эти необлагаемые налогом кредиты из уравнения, сбалансировав активы и обязательства, вполне возможно, что Трамп менее богат, чем я. Это то, как определяют сверхбогатые их богатство — правила, порожденные и зависящие от политики делают их миллиардерами. Более того, поскольку богатство накапливается, если оно не облагается налогом и не перераспределяется, разрыв между верхними 0,01 процента и всеми остальными будет только увеличиваться.

Экономисты Белого дома обнаружили, что при учете прироста активов в качестве дохода 400 богатейших семей Америки заплатили около 8,2% своих доходов в виде индивидуального подоходного налога с 2010 по 2018 год, а многие вообще — ноль. Предложение о введении налога на миллиардеров будет рассматривать эти доходы как доход и облагать их налогом по той же ставке, по которой они будут проданы.

Политическая причина важнее. Богатство — это форма власти, и накопление огромных богатств в руках немногих искажает американскую демократию, придавая ей форму, которая была бы неузнаваема для основателей и противоречила бы духу самой демократии. Хотя Америка никогда не была полностью «от народа и для народа», она остается целью, к которой стремится большинство из нас. Права человека важнее прав собственности.

Не существует неотъемлемого «права» на собственность вне общественного договора. Люди будут собирать и хранить собственность — похоже, это заложено в природе человека. Собственность и рынки возникают даже в таких «тоталитарных институтах», как психиатрические больницы и лагеря для военнопленных. Однако степень и пределы собственности являются переменными, а не константами.

Американская правовая система не отражает желания большинства американского народа. Опрос Gallup, проведенный в августе 2022 года, показал, что 52 процента американцев считают, что правительство должно перераспределить богатство посредством высоких налогов на богатых, при этом 79 процентов демократов и независимых кандидатов, склоняющихся к демократам, поддерживают введение налога на богатство. Эти цифры подтверждают более ранние опросы, такие как опрос, проведенный в сентябре 2021 года, который показал, что 74 процента американцев согласны с утверждением: «Самые богатые американцы должны платить более высокие налоги», и опрос Marist от июля 2019 года, который показал, что 62 процента американцев говорят о более высокой налоговой ставке. при доходе выше 1 миллиона долларов — хорошая идея. Эти люди не призывают к «социализму», каким бы он ни был. Они просто просят большей справедливости.

Цифры возрастают, если людей спрашивают о разделе богатства в условиях, связанных с «завеса невежества»: что они считают «справедливым» распределением в экономике, если не знают, какое они будут иметь положение в этой экономике.