Деньги доминируют в нашем обществе гораздо сильнее, чем предполагали отцы-основатели Америки.
Тогда власть исходила из «согласия управляемых» — основного принципа новой нации. Граждане новой республики хватались за любую возможность принять участие в управлении обществом и поговорить об этом. Но еще в 1830-м годам молодой французский гость Алексис де Токвиль предупреждал о «промышленной аристократии», которая может разорить и оболванить работающих людей, бросив их на произвол судьбы.
Расширение рыночных “законов” на все аспекты жизни общества действительно превратило все в товар и не оставило вознаграждения за вещи, которые не работают как товары, говорит Майк Концелл в своей книге «Свобода от рынка».
Сегодня рынки не столько открывают возможности, сколько создают зависимости. Заработная плата, время и здоровье рабочих зависят от рыночного выбора, который является принуждением, а не свободой.
Экономические элиты имеют серьезное влияние на политику правительства США, тогда как у рядовых граждан, групп и сообществ практически нет никаких рычагов.
Распределение предметов первой необходимости в рыночной экономике не соответствует принципам свободной жизни. Жизненно важные услуги, существующие по своей природе вне рынка, включают социальное страхование, образование и здравоохранение. Здоровье, образование и время являются основами для осуществления нашей свободы, и поэтому необходимо, чтобы все имели доступ к ним примерно в равных пропорциях.
Зависимость от рынка — это глубокое состояние несвободы. Обойти это будет означать подавление чрезмерного расширения рынка, например, количество рабочего времени для наемных работников, или способности предприятий дискриминировать своих клиентов.
На протяжении двух столетий американцы боролись за свободу от рынка. Злоупотребление рынком стало настолько серьезным, что две трети людей в возрасте от 18 до 24 лет положительно реагируют на слово «социализм» по сравнению с одной третью 50 лет назад.
В чисто капиталистической среде рабочие подчиняются «частному правительству» в виде начальства на рабочем месте, и эти отношения, как и любая государственная власть, могут быть грабительскими и эксплуататорскими.
Угнетающая, доминирующая власть проявляется везде – от трудового договора до рынков в целом. К примеру семьи, обманутые фальшивым финансовым продуктом, которые лишились доли в своем доме. Философ Дебра Сатц описывает такие случаи как «вредные рынки».
Такие рынки поддерживаются институтами социальной репрессии. Например, Верховный суд не позволяет нормально функционировать политической системе с ее механизмами подотчетности. Он действует от имени бизнес-сообщества и сам принимает решения по таким вопросам, как федеральная политика студенческих ссуд. Он уже отменил многие части экономического законодательства, следуя практике Верховного суда во времена Рузвельта, когда сокращался подоходный налог, было ослаблено антимонопольное законодательство и трудовые отношения, когда упрощалось прекращение забастовок.
Мантра такого бизнеса гласила, что экономическое благополучие человека зависит от его упорного труда и сообразительности.
Но сегодня начал утверждаться новый взгляд на бедность. Мы снова начали рассматривать бедность как результат социальных болезней, а не недостатка индивидуальных усилий. Бедность не воодушевляет на стремление к лучшему; скорее, заманивает людей в ловушку и ограничивает их возможности. Мир совсем не таков, каким описывал его Горацио Алджер – как «бедный мальчик усердно работал и разбогател». Это мир, в котором наследуемое богатство, связи, элитное обучение и эксклюзивные возможности творят экономические «чудеса».
В те дни, когда Горацио Алджер писал свои книги, число рабочих, живущих в бедности, составляло около 40 процентов. Исследователи бедности обнаружили тогда, что только от 12 до 25 процентов этих бедных рабочих оказались в таком положении по собственной вине. Подавляющее большинство были бедны просто потому, что не имели доступа к образованию и достойной оплаты труда.
И частная благотворительность не была решением проблемы; она не могла компенсировать разницу в благосостоянии. Кроме того, благотворительные пожертвования сокращаются именно в тот момент, когда они больше всего нужны, например, во время рецессии. Благотворительностью трудно охватить целые географические регионы, вместо этого она концентрируется везде, где есть богатство, лежащее в ее основе.
Другими словами, современные стандарты экономики не согласуются с тем, что на самом деле нужно обществу. Сегодня они концентрируются на сферах, которые наиболее целесообразны по мнению богатых.
Отдельные компании не могут застраховаться от общеэкономических рисков; они не могут поддерживать свои фонды по безработице перед лицом рецессии; и безработица всегда будет присутствовать в современной экономике, поэтому общественность должна обеспечить минимальный уровень перераспределения расходов.
Борьба за права, не основанные на богатстве, достигла апогея после Великой депрессии. Модель соответствовала сегодняшней борьбе: полномочия данные рабочим постепенно сокращались корпорациями и Верховным судом.
