Случайно нашел у себя на полках книжку «Политическая экономика рантье» Н. Бухарин. Не помню, чтоб я покупал — книжка не моя, думаю, папина, с его же пометками на полях. Пролистал из любопытства.
Что могу сказать? Приходящие ко мне в комментарии диванные экономисты, любящие рассказывать про «совок – это мы уже проходили», книжек не читают. Их знания не простираются дальше распространенных мифов, штампов и пропаганды. При том, что некоторые из них даже указывают мне что почитать, ссылаясь в основном на «австрийскую школу», которую считают эталоном и основой современной либеральной политики. Конечно, мне известны их постулаты и главное – критика. Но, наверное, никто не зашел в анализе австрийской школы так далеко, как Бухарин, прочитав и проанализировав в оригинале труды основателей австрийской школы на немецком, французском и английском языках (!!) и написав целый разгромный труд этой теории в виде книги.
Вот это настоящая работа на тему «это мы уже проходили»! Только ссылки на источники, что он цитирует, заняли 6 страниц. Я специально привожу скриншоты, чтобы вы понимали, как велась политэкономические дискуссия 100 лет назад (издание 1925 года) и какого уровня были интеллектуалы!
По сути, эта книга о рантье и их деструктивном влиянии на общество и экономику – той политики которая в современной экономике стала мэйнстримом и воспринимается как данность. Ее суть я отразил в фрагменте, который опубликован в моем блоге (ниже).
То, от чего нас предостерегали 100 и более лет назад стало нашей реальностью, которая привела к деградации государств и планетарных систем. Продажа земли (об этом пишет и Бухарин) – это апофеоз этой политики. Он рисует четкий образ того, что рентная экономика – это даже не капитализм, это паразитическая надстройка над продуктивной экономикой, не имеющая отношения к инновациям и производству. Рантье, пишет он — «бесполезные элементы» — они откладываются на ее поверхности, по очень меткому сравнению Зомбарта, как «блестки жира на супе». А землевладение и земельная рента – наиболее деструктивная из всех. И самое страшное, что почти не ведется дискуссия о том, что систему нужно полностью менять! Ее хотят просто слегка реформировать, «подкрасить губы». Вот об этом все дискуссии наших «экономических экспертов», которые ни работ Бухарина, ни австрийцев в руках не держали…
…
Фрагменты книги «Политическая экономика рантье»
То, что новая попытка буржуазных идеологов так резко столкнулась с идеологией пролетариата, не представляется удивительным.
Мы оставляем на время дальнейшую логическую характеристику „австрийцев», чтобы вернуться к этому впоследствии. Здесь же мы попытаемся дать основные черты ее социологической характеристики.
В своей последней книге о происхождении «капиталистического духа» Вернер Зомбарт исследует характерные черты предпринимательской психологии; но он рисует только одну восходящую линию в развитии буржуазии; перед его глазами— исключительно победное шествие «третьего сословия»; он не видит и не исследует буржуазной психологии в ее деградации. Но и у него можно найти все же очень любопытные образчики подобной психологии, правда, не последнего времени. Вот как характеризует он „haute finance» во Франции и Англии 17 и 18 столетия.
Это были очень богатые люди, большею частью буржуазного происхождения, которые в качестве откупщиков налогов и государственных кредиторов разбогатели и плавали теперь, как блестки жира на супе, стоя совершенно в стороне от хозяйственной жизни.
В связи с упадком «капиталистического духа» в Голландии XVIII столетия буржуа, правда, не «феодализируется», как в других странах, но, если так можно выразиться, он начинает страдать ожирением. Он живет со своих доходов… интерес к каким бы то ни было капиталистическим предприятиями все более падает.
Еще один пример. Английский писатель второй половины XVIII века, Defoe, пишет о процессе образования рантье из купцов: „Прежде он (т.е. купец. Н. Б.) должен был раньше всего быть прилежным и деятельным, чтобы добывать себе свое состояние; теперь же ему не приходится делать ничего иного, как только принять решение быть ленивым и бездеятельным (to determine to be indolent and inactive). Государственная рента и владение землей суть единственно подходящее место для его сбережений!
Нельзя ни в коем случае думать, что такого рода психология чужда современности. Как раз наоборот. Капиталистическое развитие последних десятилетий с необыкновенной быстротой аккумулирует громадные массы «капитальных ценностей». Накопленная прибавочная ценность притекает—благодаря развитию всевозможных форм кредита—и к лицам, не имеющим отношения к производству; число этих лиц все возрастает и образует целый общественный класс—класс рантье. Эта группа буржуазии не составляет, правда, общественного класса в настоящем смысле этого слова; она есть лишь известная группа в рядах капиталистической буржуазии; но тем не менее она развивает некоторые, только ей свойственные черты «общественной психологии». С развитием акционерных компаний и банков, с созданием целой грандиозной отрасли торговли ценными бумагами, появляется и укрепляется эта общественная группа. Сфера ее экономической жизни есть по преимуществу сфера обращения, главным образом, обращения ценных бумаг, фондовая биржа. Но — что для нас наиболее важно — и внутри этой группы лиц, живущих на доход от владения ценными бумагами, имеется ряд оттенков, при чем крайним типом является слой, который стоит не только вне производственной жизни, но и вне процесса обращения. Это — прежде всего, владельцы ценных бумаг с твердым курсом; государственной ренты, облигаций различных видов и т. д., а затем лица, употребившие свои капиталы на покупку земли и имеющие постоянный и прочный доход. Тут уже нет участия и в тревоге биржевой жизни; если владельцы акций, которые так тесно связаны с треволнениями спекуляции, каждый день могут потерять все, или, наоборот, быстро взлететь вверх; если они, поэтому, живут жизнью рынка, начиная от активной деятельности на бирже и кончая чтением биржевых бюллетеней и коммерческих газет, то группы, имеющие твердый доход, перестают быть связанными и с этой стороной общественно-экономической жизни, они выходят уже и из сферы обращения. И опять-таки; чем сильнее развита система кредита, чем она эластичнее, тем большая возможность имеется «ожиреть» и «быть ленивым и бездеятельным». Об этих возможностях заботится сам капиталистический механизм; делая социально бесполезными организаторские функции значительного числа предпринимателей, он выбрасывает в то же время из непосредственной хозяйственной жизни эти «бесполезные элементы» —они откладываются на ее поверхности, по очень меткому сравнению Зомбарта, как «блестки жира на супе».
При этом нужно заметить, что владельцы бумаг с твердым курсом представляют не только не уменьшающийся, но все растущий слой рантьерской буржуазии; «Буржуазия превращается в рантье, которые вступают в подобные же соотношения с крупными финансовыми учреждениями, как и с государством, чьи долговые обязательства они получают; там и здесь им платят, и они ни о чем более не беспокоятся.
Этот слой буржуазии является паразитической буржуазией и развивает такие «душевные особенности», которые сильно роднят его с разлагающимся дворянством конца старого режима и с верхушками финансовой аристократии того же периода. Самой характерной чертой этого слоя, резко отличаяющей его как от пролетариата, так и от буржуазии является, как мы видели, его отчужденность от хозяйсвтенной жизни; он не принимает непосредственного участия к з производственной деятельности, ни в торговле: его представители часто даже не стригут купонов. Наиболее обще можно определить сферу «деятельности» таких рантье, как потребление. Потребление есть основа всей их жизни. «Потребляющий» рантье имеет перед глазами верховых лошадей, ковры, душистые сигары, токайское вино. Если ему случится говорить о труде, то он говорит наиболее охотно о «труде» по срыванию цветов или труде, затраченном на покупку театрального билета.
Труд, затраченный на получение материальных благ лежит вне поля зрения и представляется поэтому чем-то случайным; о настоящей активной деятельности нет и речи; вся психология окрашена в пассивные тона: философия, эстетика, таких буржуа чисто созерцательна: в ней нет действенных элементов, которые так типичны для идеологии пролетариата. Последний живет именно в сфере производства, непосредственно сталкиваясь с «материей», которая для него превращается в «материал», в объект труда; он непосредственно наблюдает гигантский рост производительных сил капиталистического общества, новую, все развивающуюся машинную технику, которая позволяет выбрасывать на рынок все большие массы товаров, цена которых на рынке тем больше падает, чем шире и глубже идет процесс технических усовершенствований. Для пролетария, таким образом, характерна его психология производителя. Наоборот, психология потребителя—такова основная характеристика жизни рантье.
Далее. Выше мы видели, что тот общественный класс, о котором идет речь, является продуктом деградации буржуазии, деградации, стоящей в связи с утратой ею социально-полезных функций. Это своеобразное положение класса «в производственном процессе», когда он стоит вне производственного процесса, влечет за собой создание особого социального типа, который характеризуется своей, так сказать, ассоциальностью. Если буржуазия с детских пеленок была индивидуалистична, ибо основа ее жизни—хозяйственная ячейка, борющаяся с другими за свое самостоятельное существование в жестокой конкурентной борьбе,—то этот индивидуализм у рантье еще более обостряется. Рантье не живет вовсе общественной жизнью—он стоит в стороне от нее; социальные связи распадаются, даже общие задачи класса не могут спаять распыленные «социальные атомы». Про-падает интерес не только к «капиталистическим предприятиям», но и ко всему «социальному» вообще. Идеология такого слоя по необходимости глубоко индивидуалистична; его эстетика особенно резко выражает этот индивидуализм: все, что затрагивает социальные темы, ео ipse становится „нехудожественным41, „грубым», „тенденциозным».
Совершенно иначе складывается психология пролетариата. Он быстро сбрасывает с себя индивидуалистическую шелуху тех классов, откуда он выходит: городской и сельской мелкой буржуазии. Запертый в каменных мешках больших городов, концентрированный на местах общей работы и общей борьбы, пролетариат вырабатывает психологию коллективизма, максимального чувствования социальных связей; только на самых ранних ступенях развития, когда пролетариат еще не сложился как особый класс, заметны индивидуалистические тенденции,— затем они исчезают бесследно. Таким образом, пролетариат развивается здесь в направлении, прямо противоположном развитию рантьерской буржуазии: если, у него психология формируется, как психология коллективизма, то развитие индивидуалистических настроений есть один из основных признаков буржуазии. Обостренный индивидуализм— вторая характерная особенность рантье.
Наконец, третьей чертой рантье, как и всякого буржуа, является боязнь пролетариата, боязнь близящихся социальных катастроф. Смотреть вперед рантье не может; его «житейская философия», наоборот, сводится к лозунгу: «лови момент», «сагре diem»; его горизонт не простирается дальше настоящего; если он «мыслит» о будущем, то он строит его исключительно по типу настоящего; он или не может психологически представить себе таких времен, когда ему подобные не будут получать никакого дохода от своих ценных бумаг, или в ужасе закрывает глаза перед такой перспективой, бежит от грядущего и старается не видеть в настоящем зародышей будущего; его мышление глубоко неисторично.
Ничего общего с этим консерватизмом мышления не имеет психология пролетариата. Развертывающаяся классовая борьба ставит перед ним задачу преодоления теперешней общественно-хозяйственной системы; он не только не заинтересован в сохранении социального status quo, но, наоборот, заинтересован в его нарушении; он живет в значительной степени будущим, и даже задачи настоящего оценивает с точки зрения будущего. Его мышление вообще и его научное мышле-ние в частности носит поэтому ярко выраженный динамический исторический характер. Такова третья антитеза рантьерской и пролетарской психологии.
Эти три черты «общественного сознания» рантье, вытекающие непосредственно из его «общественного бытия» отражаются и на высших ступенях «сознания», на его научном мышлении. Психология всегда является базисом для логики: чувства и настроения определяют общий уклон мысли, те точки зрения, с которых рассматривается и логически обрабатывается окружающая действительность. Если отдельное положение какой-нибудь теории, взятое изолированно, даже при самом внимательном анализе может не обнаруживать своей социальной подкладки, то последняя всегда становится ясной, если мы выделим отличительные признаки данной теоретической системы, ее общие углы, зрения; тогда каждое отдельное положение получит новый смысл, как необходимое звено общей цепи, которая облегает жизнен-ный опыт того или другого класса, той или другой общественной группировки.
Если мы обратимся теперь к австрийской школе и, в частности, к наиболее выдающемуся ее представителю, Бем-Баверку, то найдем, что выведенные выше психологические свойства рантье имеют здесь свой логический эквивалент.
Прежде всего, впервые появляется на сцене последовательно проведенная точка зрения потребления. Начальная стадия развития буржуазной политической экономии, слагавшейся в эпоху торгового капитала (меркантилизм), характеризовалась тем, что рассматривала экономические явления с точки зрения обмена. «Узости буржуазного кругозора»—писал Маркс,—где все внимание поглощается практическими операциями, как раз соответствует воззрение, что не характер способа производства служит основой соответствующего способа обмена, а наоборот. Последующая стадия соответствовала той эпохе, когда капитал сделался организатором производства; идеологическим выражением этих отношений и была «классическая школа», которая стала рассматривать экономические проблемы именно с точки зрения производства («трудовые теории» Смита и Рикардо) и сюда перенесла центр тяжести теоретического исследования.
Эту точку зрения унаследовала от классиков пролетарская политическая экономия. Наоборот, буржуа-рантье ставит своей задачей разрешить прежде всего проблему потребления, и точка зрения потребления есть самая основная, самая характерная и новая теоретическая позиция австрийской школы и родственных ей течений. Если раньше и намечалась теоретическая линия, продолжением которой является теория «австрийцев», то все же никогда теории, кладущие в основу анализа потребление и потребительную ценность „благ“, не пользовались таким всеобщим успехом в официальной науке. Только новейшее развитие создало для них прочную базу в рантьерской психологии современного буржуа.
Обостренный индивидуализм имеет точно так же свою параллель в «субективно-психологическом» методе нового направления. Правда, индивидуалистическая позиция и раньше была свойственна теоретикам буржуазии; они всегда любили «робинзонады», и даже сторонники «трудовых теорий» обосновывали свою позицию индивидуалистически: у них трудовая ценность была не общественным, «объективным» законом цен, а субъективной оценкой «хозяйствующего субъекта», который оценивает вещь в зависимости от большей или меньшей неприятности своих трудовых усилий (ср., напр., А. Смит); только у Маркса трудовая ценность приобрела характер независимого от воли агентов современного строя общественного, «естественного» закона, регулирующего товарообмен. Но, несмотря на это, лишь теперь, в учении австрийцев, психологизм в политической экономии, т.-е. экономический индивидуализм, получил обоснование, принял наиболее законченную и совершенную теоретическую формулировку).
Наконец, боязнь переворота выражается в глубочайшем отвращении сторонников теории предельной полезности ко всему историческому; их экономические категории (по мнению авторов) пригодны для всех времен, всех и всяких эпох; об исследовании законов развития современного капиталистического производства, как некоей специфически исторической категории (точка зрения Маркса), нет и речи. Наоборот, такие явления, как прибыль, процент на капитал и т. д. считаются вечной принадлежностью человеческого общежития. Здесь уже совершенно ясно выступает оправдание современных отношений. И чем слабее элементы теоретического познания, тем громче звучит голос апологета капиталистического строя. «В существе процента на капитал (т.-е. прибыли. Н. Б.), таким образом, не лежит ничего, что делало бы его несправедливым или заслуживающим порицания» — таков конечный результат и цель огромного исследования Бем-Баверка.
Певец капитализма Зомбарт говорит: «Все, что капиталистический дух носит в зародыше, достигло теперь в Соединенных Штатах своего наибольшего развития. Здесь его сила пока что еще не иссякла. Здесь до сих пор еще все—буря и водоворот».
Таким образом, именно, тип рантье является предельным типом буржуа, а теория предельной полезности — идеологией этого предельного типа. С психологической точки зрения она, поэтому, более интересна; точно так же она более интересна и с логической точкц зрения, так как ясно, что американцы являются по отношению к ней эклектиками. И именно потому, что австрийская школа является идеологией предельного типа буржуазии, она является полнейшей антитезой идеологии пролетариата: объективизм—субъективизм, историческая—неисторическая точка зрения, точка зрения производства—точка зрения потребления,—таково методологическое различие между Марксом и Бем- Баверком. Логическому анализу этого методологического различия, как основ теории, а затем и всей теоретической конструкции Бема будет посвящено дальнейшее изложение.
Нам остается сказать только несколько слов о предшественниках „австрийцев».
Уже у Кондильяка в его «Le Commerce et le Gouvernement», 1795) мы находим изложение основных идей будущей „теории предельной полезности». Кондильяк усиленно подчеркивает «субъективный» характер ценности, которая является у него не общественным законом цен, а индивидуальным суждением, покоящимся на полезности («utilite») с одной стороны и на редкости («rarete»)—с другой. Этот же автор настолько близко подходил к «современной» постановке вопроса, что проводил даже разграничение между «настоящими» и «будущими» потребностями («besoin pr6sent et besoin eloigne»), разграничение, которое, как известно, играет основную роль в переходе от теории ценности к теории прибыли у главнейшего представителя „австрийцев»—Бем-Баверка.
