Миф о саморегулирующейся экономике, который упорно и главное – бездоказательно тиражируют адепты «невидимой руки рынка», способной навести в экономике порядок до полной гармонии в соответствии с законами вселенной блестяще развенчивается в книге Роберта Хайлбронера «Философы от мира сего».
Роберт Хайлброннер — американский историк экономической мысли. Он написал более двадцати книг, но людям запомнился благодаря «Философам». Автор не просто рассказывает про экономические теории или биографии их авторов. Он расставляет всё в цепочку причинно-следственных связей, вплоть до того, что сама экономика как наука возникла в определенный исторический период не случайно. Это, наверное, знаменитейшая книга об экономических личностях прошлого, от Адама Смита до Джона Кейнса (хотя, на мой взгляд, даже не-экономистам пристало знать хотя бы этих двоих). Впервые опубликованная в 1953 году, она уже пережила больше полувека и 7 переизданий.
«Лишь сейчас, прочитав «Философов» я поняла, что любую теорию, тем более экономическую, нельзя рассматривать в отрыве от веяний времени и личности автора. Я полюбила великих экономистов как людей, а не только как ученых.», — пишет одна из читательниц.
«Чем меньше государства в экономике – тем лучше», «Свободный рынок земли сам себя отрегулирует и улучшит состояние экономики», «Государственные предприятия должны быть тотально приватизированы – только так экономика оздоровится» — цитируют затертые до дыр догмы такой же безграмотной публике в соцсетях необразованные люди, называющие себя «либералами» и «либертарианцами». Может и без злого умысла, а просто по причине собственной безграмотности — не прочитавшие ни одной книги по экономике, ни строчки из тех источников, что содержат эти цитаты, вырванные из смыслового и исторического контекста.
А правду по крупицам, в сотнях источников десятилетиями искали и обобщали историки экономической мысли, экономисты-практики, такие как Хайлбронер, Эрик Райнерт, Лиетар Бернар, Кеннеди Магрид, Фридрих фон Хайек и другие. Но знакомиться с их трудами которых для фейсбучных «экспертов» является выше их достоинства.
Главным авторитетом, утверждающим верховенство «свободной экономики» для современных либералов является, конечно же Адам Смит, который, собственно, и ввел в обиход термин «невидимая рука». Но если бы каждый, кто ратует за свободный рынок, ознакомился с трудами Смита поближе, то с удивлением узнал бы, что для Смита, равно как и для более поздних великих экономистов, общество не было застывшим достижением человеческой культуры, воспроизводящим себя в неизменной форме от одного поколения к другому.
Вот что пишет Хайлбронер:
Законы рынка Адама Смита по сути своей крайне просты. Они заключаются в том, что в определенных общественных структурах определенный тип поведения приведет к абсолютно конкретным и предсказуемым результатам. Точнее говоря, они демонстрируют нам, как среди группы заинтересованных в своей личной выгоде индивидов возникает конкуренция и, далее, как эта конкуренция приводит к производству необходимых обществу товаров в нужных ему количествах и по доступным для него ценам.
Давайте посмотрим, каким образом это происходит. Дело в том, во-первых, что эгоизм становится движущей силой, заставляющей каждого человека заниматься общественно востребованным делом. Так писал об этом сам Смит: «Не от благожелательности мясника, пивовара или булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюдения ими своих собственных интересов. Мы обращаемся не к гуманности, а к их эгоизму и никогда не говорим им о наших нуждах, а лишь об их выгодах».
Но эгоизм составляет лишь часть общей картины. Он приводит людей в движение. Что-то еще должно предотвращать захват общества в заложники кучкой жаждущих наживы людей – а именно к этому приведет ничем не сдерживаемая погоня за прибылью. Таким регулирующим фактором должна стать конкуренция – соперничество своекорыстных участников рынка. Каждый из тех, кто желает улучшить свое положение, не заботясь о последствиях для всех остальных, очень быстро столкнется с толпой таких же, как он сам. А значит, любой из этих людей обрадуется шансу поставить жадность соседа на службу своим интересам. Охваченный эгоизмом человек очень скоро обнаружит, что конкуренты не упустят шанса сбросить его с насиженного места. Если он будет брать слишком много за свои товары или откажется платить своим работникам столько же, сколько его соперники, то очень быстро останется без покупателей в одном случае и без служащих – в другом. Как о том говорится и в «Теории нравственных чувств», взаимодействие увлеченных только собой людей приводит к удивительному результату: гармонии во всем обществе.
Для примера возьмем проблему высоких цен. Предположим, существует сто производителей перчаток. Забота о собственном благополучии приведет к тому, что каждый будет желать поднять цену выше собственных производственных затрат и таким образом получить дополнительный доход. Но никто не сможет этого сделать. Стоит одному человеку поднять цены, как другие моментально выдавят его с рынка, ведь их товар окажется дешевле. Чрезмерно высокие цены установятся лишь в том случае, если все производители договорятся выступать единым фронтом. И даже в этом случае их сговор может быть разрушен – например, предприимчивым производителем туфель: если тот решит перенести свой капитал в перчаточную промышленность, то с легкостью захватит рынок, назначив лишь немногим более низкую цену.
Законы рынка не просто поддерживают цены на продукты на конкурентном уровне. Они также гарантируют, что производители прислушаются к требованиям общества относительно количества нужных ему товаров. Предположим опять-таки, что потребители хотели бы видеть больше перчаток и меньше туфель, чем производится в данный момент. Естественно, люди будут едва ли не драться за перчатки, в то время как дела производителей туфель будут идти так себе. Следовательно, цены на перчатки будут тяготеть к повышению, так как имеющееся их количество не в состоянии удовлетворить весь спрос, а цена на туфли опустится, иначе покупатели и дальше будут обходить обувные лавки стороной. С ростом цен увеличатся и прибыли производителей перчаток; падение цен в обувном секторе промышленности повлечет за собой сокращение прибылей. Как и обычно, эгоизм расставит все по своим местам. Снижающие выпуск обувные фабрики будут избавляться от рабочих, которые тут же перейдут в процветающее перчаточное дело. Результат вполне очевиден: производство перчаток вырастет, а туфель – упадет.
Одним словом, в рыночном механизме он обнаружил саморегулирующуюся систему, отвечающую за организованное удовлетворение потребностей общества.
Обратите внимание на слово «саморегулирующаяся». Прелесть рынка еще и в том, что он стоит на страже собственного благополучия. Если выпуск, цены или любая форма вознаграждения отклонятся от предписанных обществом значений, в действие вступят силы, призванные вернуть их на изначальный уровень. Выходит удивительный парадокс: рынок, это воплощение экономической свободы личности, строже кого бы то ни было следит за выполнением необходимых заданий. Можно оспаривать постановление комитета по планированию или заручиться благословением священника – безличные силы рынка глухи к нашим протестам и уговорам. Таким образом, экономическая свобода – гораздо более иллюзорная концепция, чем кажется на первый взгляд. Каждый может заниматься на рынке тем, что считает нужным. Но если личная свобода приводит к нежелательным с точки зрения рынка решениям, результатом будет полное разорение.
Действительно ли мир устроен таким образом?
Во времена Адама Смита ответ на этот вопрос был утвердительным, пусть и с небольшими оговорками. Даже тогда существовали факторы, ограничивавшие деятельность рыночного механизма. Промышленники собирались в группы и устанавливали неестественно высокие цены, а ремесленные ассоциации всячески противостояли попыткам конкуренции снизить вознаграждение за труд. Были и более тревожные знаки. Фабрика братьев Ломб была не просто чудом инженерного искусства, поражавшим посетителей: она ознаменовала переход промышленности на принципиально иные масштабы, а также возникновение нанимателей, занявших чрезвычайно влиятельное положение на рынке. Только слепой мог посчитать работавших на хлопкопрядильных фабриках детей и работодателей, которые давали первым постель и пропитание, а в обмен эксплуатировали их.
Несмотря на очевидные отличия от образца, Англия XVIII века была очень хорошим, пусть и не идеальным, приближением к модели, созревшей в голове Адама Смита. Предприниматели и правда конкурировали между собой, средняя фабрика была небольшой, цены на самом деле росли и падали в ответ на колебания спроса и в свою очередь приводили к изменениям в производстве и структуре найма. Иногда мир Адама Смита называли миром атомистической конкуренции, где ни один участник производственного механизма, со стороны труда или капитала, не был достаточно могущественным, чтобы противостоять давлению конкуренции или вмешиваться в ее работу. В этом мире каждый был вынужден суетиться в целях удовлетворения своих эгоистических потребностей, и никто не мог запретить другому делать то же самое.
Ну а что же сегодня?
Функционирует ли до сих пор конкурентный рыночный механизм? Простого ответа на этот вопрос не существует. За прошедшее с XVIII века время заметно изменилась сама природа рынка. Мы уже не живем в мире атомистической конкуренции, где никто не может себе позволить плыть против течения. Для рыночного механизма в его нынешнем виде характерен огромный размер отдельных игроков: вне всякого сомнения, поведение гигантских корпораций и сильных профсоюзов заметно отличается от повадок частных собственников и отдельных рабочих. Именно размер позволяет им выдерживать давление конкуренции, не обращать внимания на ценовые сигналы и рассуждать о своих целях в терминах долгосрочного периода, а не ежедневных забот о купле и продаже. Спорить бессмысленно – эти факторы заметно ослабили способность рынка управлять процессом. Но каким бы ни было современное нам экономическое общество, великие силы эгоизма и конкуренции, пусть даже ослабленные и ограниченные в своем влиянии, до сих пор предъявляют требования к поведению участников рынка – и те не имеют права их игнорировать. Да, мы давно не живем в мире Адама Смита.
Таким образом, Адам Смит, анализируя факторы, которые могут привести к саморегуляции рынка исходил из условий окружающей реальности:
- Технологии были не слишком сложные, что позволяло капиталам и рабочей силе переквалифицироваться и перетекать из одной сферы в другую. Сейчас сложно себе представить, как водитель трамвая спешно переквалифицируется в кардиохирурга под воздействием внезапно возникшего спроса в этой сфере.
- Размер предприятий в среднем был примерно одинаковый, что давало равные возможности при прочих равных условиях для всех. Отсутствовали условия для возникновения мегакрупных игроков и монополий.
- И надо помнить, что в 18-м веке во времена Адама Смита официально отсутствовал ссудный процент! В 1745 г. в энциклике, посвященной вопросам ссудного процента, папа Бенедикт XIV формально подтвердил запрет ростовщичества, однако сделал оговорку о том, что в современных условиях целый ряд факторов (таких, как риск потери предоставленных средств, цена денег и т. п.) требует надбавки к основной сумме долга.
Таким образом, теория Адама Смита была достаточно актуальна для условий СВОЕГО времени. Но вы слышали когда-нибудь о том, чтобы кто-то упоминал об этих «нюансах»? Адепты свободного рынка выкинули из нее всё, оставив только свойство рынка «саморегулироваться» в отрыве от сопутствующих реалий!
Кстати, осталась за кадром и экологическая составляющая. Из концепции рынка от Смита выпало «инвестирование в общественные блага», т.к. в их основе не лежит эгоизм. И проблему социальной справедливости. Хотя сам он в «Богатстве Народов» признает существование данной проблемы.
«Во время своего путешествия по Корнуоллу в 1792 году сэр Джон Бинг под впечатлением от увиденного из окна писал: «Что ж, в глаза мне бросается огромный неуклюжий завод… Наверное, сэр Ричард Аркрайт обогатил свою семью и свою страну, но как путешественник я проклинаю его проекты, которые, заполонив все долины и пастбища, нарушили спокойствие природы и уничтожили ее саму». «Ох, какой же дырой стал Манчестер!»
Да, если что и занимало умы публики, не считая смешанного с ужасом восхищения фабрикой, то именно повсеместное присутствие нищих. В 1720 году их численность в Англии составляла полтора миллиона человек, факт тем более потрясающий, что население страны в то время едва ли достигало 13 миллионов. В воздухе витали разнообразные проекты спасения, большинство из которых были рождены отчаянием.
Может быть, общее отношение его современников к огромной и страшной проблеме «нижних слоев» действительно лучше всего описывалось словом «ужас», но философия Адама Смита была принципиально иной. «Ни одно общество, без сомнения, не может процветать и быть счастливым, если значительнейшая часть его членов бедна и несчастна», – писал он.
