Большая часть наших разговоров о нашем общем бедственном положении погружена в абстрактные идеи, от денег и механизмов до идентичности и идеологии, в то время как проблемы, с которыми мы сталкиваемся, и лучшие решения, лежащие перед нами, гораздо более приземленные. Буквально. Я пришел к выводу, что все дело в почве. В земле.
Почва — это не грязь, это живое существо — кожа и плоть планеты. Живая система грибов, мицелия, грибницы, азотофиксирующих организмов, корней, деревьев, воды, червей, животных, какашек и да, даже нас. И если не углубляться в науку об изменении климата, то живая почва — это то, что улавливает углерод, поддерживает температуру на Земле, потеет, как человек, чтобы охладить поверхность, и испаряет воду, чтобы поддерживать облака и дождь. На самом деле мы не просто закатали в асфальт большую часть планеты, мы превратили почву в грязь — даже в песок, — перевернув ее и обработав в ходе промышленных процессов.
Мы сделали это не просто так. Засуха и голод — серьезные вызовы. И они мучили человеческие цивилизации на протяжении тысячелетий. В конце 1800-х годов один немецкий ученый понял, что аммиак можно использовать для производства химических удобрений, которые компенсируют недостаток питательных веществ почвы. Это было прекрасно, но их следовало использовать только в кризисных условиях. Вместо этого они стали для промышленных фермерских конгломератов средством получения больших урожаев в любой сезон — ценой здоровья верхнего слоя почвы, истощением его с течением времени. Мы применяли удобрения повсеместно, уничтожили верхний слой почвы, сделали культуры более уязвимыми и менее питательными, и теперь, чтобы получить хоть что-то из мертвой земли, мы зависим как от удобрений, так и от генетически модифицированных культур.
В сочетании с отделением скота от сельскохозяйственных культур, что означает отказ от навоза, компостирования, возвращающих питательные вещества в почву, и многое другое. Все это заменяется искусственными добавками, которые стоят денег и поддерживают отрасли, получающие прибыль от всей этой зависимости и разрушения.
Вся эта история с почвой заставила меня задуматься об утраченной науке и мудрости земледелия. Это не ракетостроение, а элементарный здравый смысл, выработанный за несколько тысяч лет практики восстановительного сельского хозяйства. Не перепахивайте почву; делайте небольшие точные прорези для семян, не разрывая поверхность вокруг; практикуйте севооборот и смешивайте культуры; содержите скот на одних и тех же полях; давайте полям отдохнуть. Используйте химикаты только в чрезвычайных ситуациях, в крайнем случае, чтобы накормить людей.
И мне пришло в голову, насколько большинство из нас далеки от фермерства, которое, возможно, является одной из единственных по-настоящему стоящих профессий. Или давайте даже не будем употреблять это пафосное слово. Фермерство — одна из немногих достойных видов работы, наряду с уходом за детьми, преподаванием, врачеванием, строительством жилья, перемещением воды… Все остальное не очень реально.
Мы приняли систему ценностей, которая рассматривает связь с почвой как нечто плохое. Я понимаю, как мы к этому пришли. Фермерство, на самом деле, — это тяжело. Особенно когда не хватает людей, которые хотят этим заниматься. Как общество, мы потратили кучу времени и энергии на то, чтобы заставить других людей (порабощенных, мигрантов) заниматься за нас сельским хозяйством. В то же время большинство людей стремилось подняться «по карьерной лестнице» и получить более чистую работу «синих воротничков» и «белых воротничков» на фабриках и в офисах. Однако офисная работа даже не является настоящей. В основном это контроль над входом и выходом и затушевывание властных отношений между теми, кто создает стоимость, и теми, кто ее эксплуатирует.
Дуглас Рашкофф
