Одно из главных претензий в адрес экономики после «маргинальной революции» в конце девятнадцатого века в том, что экономисты явно страдают от «тяготения к физике».
Но что же это за зависимость? Каково влияние математической формализации экономики и что с этим делать?
Натурализация обществ экономистом
Экономика начиналась как одна из гуманитарных наук, в данном случае как дисциплина, объединяющая философию, социологию и историю для объяснения экономического поведения. Этот эклектичный подход был оправданным, поскольку экономика — это очень сложная и искусственная социальная конструкция, а не естественная система.
Образ экономики в господствующей экономической теории представляет собой физический процесс, достигающий «равновесия». В своих идеализациях ортодоксальные экономисты игнорируют политику, социологию, психологию и историю, формулируя чисто математические модели, объективирующие бизнес, занятость, потребление ресурсов, налогообложение, инфляцию и т.д. Математические теории столь же нейтральны по отношению к ценностям, беспристрастны и эмпирически или логически обусловлены, как и физика.
Экономистов, по-видимому, воодушевляет господство денег в экономике, поскольку деньги в высшей степени исчисляемы. Деньги создают иллюзию того, что экономическую ценность чего-либо можно перевести в математические термины. Если вы покупаете чашку кофе за несколько долларов, то эта стоимость в долларах и есть вся стоимость кофе, которая проявляется в экономическом анализе.
Иллюзия состоит в том, что сами числа — это все, что придает долларовым банкнотам их ценность. Одно число больше другого, и это определяет ценность банкнот, по крайней примитивному подходу. При более глубоком анализе, конечно, сами валюты становятся ценными благодаря существованию правительств и вере граждан в их национальное предприятие.
Точно так упрощается экономическая математика, и соответствующая политика считается «эффективной» в той мере, в какой экономисты абстрагируются от множества социальных проблем.
Как объясняет историк экономики Роберт Скидельски, «по мере взросления экономики обнаруживается, что моральное содержание рыночных цен упало. Дискуссия об отношении стоимости к цене сводится к арифметике без стоимости».
Например, говорит он, больше нет ощущения справедливой цены. Лучшая цена — это та сумма, которую люди готовы заплатить за нечто, ибо предполагается, что цена определяется уравновешивающейся естественной средой. Парадоксально, но это значение одновременно и субъективно, и в некотором роде квазифизично. Нас можно простить за то, что мы думаем, что ценность, которая может так произвольно колебаться, не так уж «естественна», потому что возникает, скорее, из антиестественных свойств личности, из умов и обществ, которые систематически преобразуют природу (пустыню) в искусственность (цивилизацию).
Бюрократическое мышление идеально подходит для «оптимизации» аморальных или даже порочных систем. Печально известный нацистский солдат, заявивший на суде, что «всего лишь выполнял приказы», был идеальным бюрократом или подчиненным. Он игнорировал моральное измерение и вел себя как безмозглый функционер, как машина. Он отказался от своей индивидуальности, притворяясь, что он меньше, чем он есть на самом деле. Он подчинил себя системе.
Неявно именно так ведущие экономисты рассматривают всех экономических субъектов как механизмы в естественной, поддающейся количественной оценке и оптимизируемой машине. Когда мы ограничиваемся подобной близорукостью, то можем нанести огромный ущерб, даже не осознавая этого.
Например: «Хотя климатологи бьют тревогу, ведущие экономисты опубликовали собственные прогнозы, в которых наша ситуация выглядит гораздо менее ужасной, чем есть на самом деле. Эти прогнозы, основанные на ложных математических моделях и глубоко вводящем в заблуждение подходе к анализу данных, оказали разрушительное влияние».
Точно так же ведущие экономисты продвигали либерализацию международной торговли, которая обогатила транснациональных участников, но заморозила заработную плату большинства работников и сделала «эффективные» цепочки поставок уязвимыми для стихийных бедствий, таких как пандемия Covid 2020 года. Популистские бунты против неолиберальных режимов по всему миру — это ответный удар по этому экономическому консенсусу.
Вопрос о моральной ценности финансового подхода является анафемой для формализованной экономики. Мораль видна экономике только в той мере, в какой мы можем перевести эту ценность в товары, которые можно купить или продать. Как и все мы, экономисты должны видеть себя просто винтиками в системе, рабами капитализма. Мы приучаем себя вести себя в соответствии с нашими ожиданиями.
Если экономика будет полностью натурализована и будет рассматриваться как механизм, который нужно оптимизировать, как автомобильный двигатель, тогда миру фактически придет конец и вечный антиутопический кошмар.
До того темного дня, пока жизнь все еще считается ценной конструкцией аморальной вселенной, следует с подозрением относиться к научным претензиям. Нужно уважать различия между жизнью и материей, личностью и животным миром, дикой природой и обществом, фактом и ценностью, естественными закономерностями и правилами или идеалами. Следует отвергать социологов, утверждающих что общество — это объект, подвласный законам физики. Это преувеличение и есть основа лженауки.
