Еще одно объяснение, почему экономика – не наука и простые, “универсальные рецепты” тут не работают.
Если спросить у человека с улицы, чем занимается экономическая наука, то, скорее всего, он ответит, что экономика – это наука о том, как зарабатывать деньги. Возможно, он добавит еще что-нибудь про спрос и предложение, изучение стоимости товаров, блага, увеличение капитала и так далее. Разумеется, все это, в общем-то, соответствует действительности. Однако ядром экономики является очень простая вещь – это выбор человеком варианта использования ограниченных ресурсов. То есть экономика – это история про человека и его выбор.
Сегодняшняя экономическая теория отошла от классической модели рационального субъекта, который руководствуется в своей жизни исключительно «холодным» рассудком. Для некоторых исследователей стало неожиданностью, что человек – это вовсе не автомат по высчитыванию наиболее эффективного способа использования ограниченных ресурсов, он подвержен эмоциям, сиюминутным порывам, влиянию моды и так далее. В общем, оказалось, что человек несколько сложнее, чем бездушная «экономическая машина» по производству рациональных решений, а на его поведение (в том числе экономическое) влияет множество факторов, вносящих свои коррективы в рациональное поведение. Появилось представление об ограниченной рациональности человека. Экономисты – люди не глупые и поняли, что для того, чтобы создать более корректную модель человека, им придется заходить на «чужую» территорию – выяснять, что говорят о человеке другие дисциплины. Так начался «экономический империализм».
«Экономический империализм» – это экспансия экономистов в другие области знания, которая сопровождается использованием привычных для экономистов методов. В поисках ответов на свои вопросы экономисты активно заходят в психологию, демографию, антропологию, социологию, политологию и другие дисциплины. Нельзя сказать, что другие ученые ждут экономистов у себя дома с распростертыми объятиями, потому что иной раз у экономистов получаются выводы сильно общие, грубые, тривиальные или просто ошибочные, – стандартные издержки неофитов, заплывающих в междисциплинарное море. Но остановить эту экспансию не представляется возможным хотя бы потому, что ее результатом становятся очень даже жизнеспособные междисциплинарные гибриды вроде поведенческой экономики или нейромаркетинга, успех которых фиксируется, например, присуждением Нобелевской премии ученым, занимающимся исследованиями в этих направлениях [1]. Экономист готов заниматься чем угодно ради того, чтобы создать более корректную модель поведения человека, позволяющую лучше объяснять логику человеческого выбора, – он готов пуститься во все тяжкие и примерить на себя множество интеллектуальных и методологических «одежек».
Разумеется, одним из самых значимых факторов, влияющих на поведение человека, является культура. Поэтому экономисты занялись тем, что еще недавно было вотчиной культурологов, – экономисты начали изучать культуру. Что уж скрывать, это движение в обоих направлениях – экономисты обратились к культуре, а культурологи начали поглядывать в сторону экономических исследований (и им понравилось то, что они там увидели).
Оказалось, что влияние культуры на экономику настолько велико, что некоторые экономисты прямо заявили: «Культура объясняет почти все» [2], то есть указали на то, что культура способна оказывать исключительное влияние на развитие государства и экономическое поведение человека, что и фиксируется кросс-культурными исследованиями.
Либеральная экономика – это не наука
Это было бы похоже на химию, основанной на ложной таблице элементов (как и сама идея «рациональных» акторов, кривых спроса/предложения и более широкой шоковой терапии). Это просто еще одна искусственная коррумпированная религия, о чем более 100 лет назад писал Лев Толстой. Обсуждая «политическую экономию», он сказал:
“На тему эту было в короткое время написано не менее книг и брошюр и прочитано не менее лекций, чем было написано трактатов и прочитано проповедей богословских на прежнюю тему, и теперь не переставая пишутся горы брошюр и книг и читаются лекции; и все эти книги и лекции так же туманны и неудобопонятны, как и богословские трактаты и проповеди, и так же, как и богословские трактаты, вполне достигают предназначенной цели: дают такое объяснение существующему порядку вещей, при котором одни люди могут спокойно не работать и пользоваться трудами других людей.”
В прошлом священники говорили нам, что они должны хранить зерно, потому что Бог Солнца нашептал им какую-то чушь, теперь либеральные экономисты говорят, что невидимая рука осыпает манной богачей, а нам показывает палец. Единственная разница в том, что это современное священство обещает рай на Земле, и, несмотря на то, что это снова и снова оказывается враньем, мы все еще верим маркетингу.
О старых храмовых священниках нельзя сказать, что они ошибались в отношении загробной жизни, но в отношении либеральных экономических священников мы можем объективно сказать, что они ошибались в отношении самой жизни. Рай на Земле, управляемый рынком, не просто невозможен в будущем, это настоящий климатический ад прямо сейчас. Ничего другого они сделать не могут, поэтому яростно рекламируют плохую религию, но все меньше и меньше людей верят в нее.
Когда я говорю о капитализме как о религии, это звучит уничижительно, но лично я ловлю себя на том, что в такие моменты все больше и больше возвращаюсь к старым богам. Даже за божественным правом королей стоял некий более высокий идеал, чем сакрализированная жадность купеческого сословия. Капитализм как вера не предлагает облегчения в своей основе, это чистый нигилизм. Это просто поклонение деньгам в чистом виде, являющееся апокрифическим корнем всех зол.
Крах капитализма как идеологии
