Интенсивная добыча полезных ископаемых и нефти, инфраструктура для их транспортировки и переработки, неограниченное потребление природных ресурсов (в масштабах мировых рынков), монокультурное коммерческое сельское хозяйство и рыболовство) необратимо разрушили природные системы. Это привело к роковым последствиям для миллиардов людей, для человечества в целом и для животного мира. Теперь очевидно, что это высвобождает микроорганизмы, которые раньше не влияли на людей , но теперь привязываются к нам как к новым хозяевам.
Мы позволили силам капитализма и государственного лоббизма выйти из-под контроля. Постоянно растущая пропасть между богатыми и бедными с одной стороны позволяет элите строить укомплектованные антиапокалипсисные бункеры в надежде, что они cмогут укрыться от вируса, а половина остального человечества задается вопросом, как им пережить следующий день, если они вдруг не получат свою свою суточную зарплату.
Отсутствие доступного медицинского обслуживания для миллионов в так называемых «развитых» странах, таких как Соединенные Штаты, где фармацевтическая промышленность и медицинские учреждения получают беспрецедентную прибыль. Безальтернативность ископаемого топлива и военно-промышленного комплекса (только Пентагон является наибольшим источником выбросов углерода в мире). Становится ясно, что это путь в никуда.
От глобализации к открытой локализации
Это прежде всего обращение вспять экономической глобализации. Неолиберальная панацея обещала принести процветание всем народам, но вместо этого принесла страдания, растущее неравенство и экологическое опустошение. Интеграция производства, потребления и торговли в сложные глобальные отношения означает, что ни одно сообщество или страна больше не могут стремиться к самообеспечению, независимости от глобальной системы, и защите окружающей среды от ущерба, наносимого многонациональными корпорациями и несправедливой торговлей.\
Но чем будет заменена экономическая глобализация?
Открытой локализацией процессов и производства, стремлением к самостоятельности в удовлетворении основных потребностей (еда, вода, жилье, обучение, здоровье, управление, средства к существованию) определенного локального региона, имеющего общие социокультурные и материальные отношения.
В такой системе каждый из нас в наших локальных сообществах имеет определенный уровень контроля над принятием решений, а местные коммуникации и быстрая обратная связь немедленно оповещают членов сообщества об угрозе экологического или социального ущерба. В отличие от глобализованной экономики, в которой ущерб от нашего чрезмерного потребления несет кто-то другой за тысячу километров от нас. Такая система значительно снизит потребность в глобальном перемещении продуктов и людей, а значит уменьшит шансы глобального распространения патогенных микроорганизмов.
Оживление сельской экономики и общества также сократит – даже обратит – массовую миграцию людей из сельских районов в города, что привело к плотно населенным районам, где болезни распространяются с легкостью.
Важно отметить, что такой подход повлечет за собой возврат к реальной экономике, сфокусированной на реальных продуктах и услугах, а не на безумной виртуальной экономике акций и деривативов, обогащающей лишь кучку людей. Вернет важность биокультурных регионов, определяемых тесными социальными и экологическими отношениями. Подчеркнет, что вместо приватизации природы и природных ресурсов (включая землю, воду, леса и даже знания и идеи) нам необходимо сделать их общественным достоянием с демократическим попечительством, как убедительно показывают глобальные общественные движения, такие как “Европейское движение анти-роста”.
Такое подход должен сопровождаться радикальной демократией, когда люди берут политический контроль над местными депутатами, а не доверяют управление обезличенным партийным организациям; и борьбой за социальную справедливость и равенство.
Коронавирус дал нам прекрасную возможность переосмыслить и продвинуться к подобной радикальной экологической демократии.
