Как пишет Эрик Лью и Ник Ханауэр, «наука, то, под чем мы подразумеваем в широком смысле естественные открытия, понимание поведения, осознание моделей опыта, говорит нам сегодня о том, что мир представляет собой сложную адаптивную систему, а не систему линейного равновесия; элементы ее связаны друг с другом, а не атомизированы, и люди взаимодействуют в этой системе как эмоциональные, взаимно оценивающие друг друга субъекты, а не рациональные, основанные на жесткой логике, алгоритмах и данных, машины.
Иначе говоря, экономика не существует в вакууме и имеет очень мало общего с моделями Ньютоновской механики, которые подразумевают образ идеально функционирующих свободных рынков с безупречно действующими корпорациями и умелыми игроками, которые знают все, что происходит в закрытой рыночной системе.
Напротив, финансовая система демонстрирует много черт и свойств, характерных для сложных, адаптивных, открытых систем, имеющих место в природе и биологических науках, а не физике и математике – систем, которые управляются скорее случайностью и удачей.
Возможно, антрополог Грегори Бейтсон лучше всего выразил итоги нынешних проблем с пониманием принципов экономики: «Сегодня источником всех наших проблем является разрыв между тем, как мы думаем и как на самом деле это работает».
И хотя современная фундаментальная экономическая теория большей частью застыла в устаревшей ньютоновской парадигме, несколько ярких, но маргинализованных экономистов обратились к природным экосистемы в поисках ответа на источник экономических проблем. Биологи и эксперты по природным экосистемам выяснили, что долгосрочная устойчивость любой сложной системы зависит от баланса двух противоположных факторов: эффективности и гибкости.
Эффективность — это способность сложной динамической системы перерабатывать объем всего, что через нее проходит в единицу времени организованным, упорядоченным образом. Гибкость (эластичность) — это способность справляться с изменениями, сохраняя при этом свою целостность. Как эффективность, так и гибкость системы зависят, в свою очередь, от двух ключевых структурных переменных: разнообразия и взаимозависимости. Однако эти характеристики работают в противоположных направлениях: эффективность, как правило, возрастает за счет рационализации, то есть путем уменьшения разнообразия и взаимосвязей. А гибкость, наоборот, увеличивается с разнообразием и уровнем взаимных связей между элементами системы.
К примеру, устойчивость экосистемы возрастает с разнообразием входящих в нее элементов и их взаимосвязаности друг с другом — это гарантирует пищевое разнообразие в кризис, например, засуху, во время внешней агрессии или эпидемии. Если животное более высокого уровня пищевой цепи имеет только один источник питания, и он внезапно становится недоступным — животное скорее всего, умрет.
Также и в экономике — если завод полагается в поставках сырья или запчастей только на одного поставщика, то с исчезновением данного поставщика закроется и завод.
Оптимальная функциональность в природе, и шире — во всех сложных связанных системах, таких как электрическая сеть, человеческое тело и денежная система, требует устойчивости. Чтобы быть устойчивой, системе нужны варианты для реакции на изменения внешней среды — нападения, поражения болезнью или проблем с бизнесом. Если коротко, должно быть минимальное разнообразие вариантов.
В современных бизнес-системах, финансах и экономике упор сделан почти исключительно на эффективность, и имеет тенденцию пренебрегать
устойчивостью: упор делается на объем пропускной способности в течение определенного периода времени. Чем больше, тем лучше. А еще больше — еще лучше. Это общепризнанный критерий изменения успешности системы, как в природе, так в экономике. Именно поэтому большинство экономистов жаждут бесконечного роста валового национального продукта (ВНП), поскольку предполагают, что рост объемов производства и есть луший показатель здоровья системы… (и далее мы покажем, почему это не так).
