Год назад в Днепропетровске простились с Клавдией Фроловой – литературоведом, критиком, многолетней заведующей кафедрой украинской литературы филфака Днепропетровского университета. Мне пришлось общаться с Клавдией Павловной всего три года своей учебы в Днепропетровске. При этом я был студентом русского отделения, так что это было именно – и прежде всего – общение. Но в жизни встречаются люди, к контактам с которыми возвращаешься все последующие годы – и только со временем понимаешь, что они для тебя значили.
Клавдия Павловна была для меня в те студенческие годы своеобразным продолжением школьных учителей украинской литературы, которые старались сделать все, чтобы убедить нас в ценности культуры и языка, звучавшего в классе всего 45 минут и испарявшегося с переменой. В Днепропетровске – к вящему моему изумлению – все продолжалось по тому же сценарию даже на украинском отделении филфака. Студенты и даже преподаватели переходили на русский сразу же по окончании лекций – так, будто их родной украинский ничем не отличался от английского или французского, изучавшихся несколькими этажами выше, на романо-германском отделении. Одним из немногих преподавателей, продолжавших говорить по-украински и после звонка, была Клавдия Фролова. И как-то я не выдержал и спросил у нее: ну почему же, почему? Почему даже здесь, на украинских кафедрах, не слышно украинского языка – ведь мы слышим ваших коллег на лекциях, они безупречно владеют этим языком, это их родной язык. Что же происходит? Клавдия Павловна подняла на меня свои большие миндалевидные глаза драматической актрисы – а она и была когда-то драматической актрисой – и как-то грустно заметила: «Ты должен понять их, они ведь украинцы».
Я только со временем понял смысл этого ответа. Ощутил ту еще невыветрившуюся атмосферу советского страха, которая только с перестройкой стала исчезать из университетских коридоров. И понял, в чем состояло бесстрашие Клавдии Фроловой. Украинская культура была ее сознательным выбором, ее призванием. А сама она была – русской. Родители привезли ее в Украину еще ребенком, но тем не менее к украинской культуре она пришла сама – через познание языка, через книги, через спектакли. Через Голодомор.
Знаменитый немецкий критик Марсель Райх-Раницкий, польский еврей, прошедший через варшавское гетто, потерявший всех своих родных и приехавший в Германию уже в зрелом возрасте, чтобы за несколько лет стать звездой немецкой публицистики, как-то сказал, что его отечество – это немецкая литература. Клавдия Фролова могла бы сказать, что ее отечество – это украинская литература. И все же это не одно и то же. Легко объявить своим отечеством великую культуру, не оставляющую сомнений в своей значимости. И не так уж просто посвятить свою жизнь литературе, в «первосортности» которой все время сомневаются – даже в собственной стране, собственном городе, собственном университете. Клавдия Павловна свое отечество не просто защищала, а еще и обустраивала постоянно. Проводила заседания литературной студии, создала этнографическую лабораторию – это только на моих глазах, а я ведь, повторюсь, застал очень короткий период ее работы. Но главным, конечно же, был образ – образ актрисы, выстраивающей мизансцену вокруг себя. Уже покинув Днепропетровск, я понял, как непросто ей все это давалось. Узнал о ее семейной жизни: полвека она прожила с супругом, школьным учителем, евреем по происхождению. Представил себе эту семью, русско-еврейскую, стоявшую на страже украинской культуры в Днепропетровске, вопреки всем стереотипам и представлениям о том, как это должно быть. И понял, что никогда не забуду эти большие миндалевидные глаза и эти горькие слова: «Ты должен понять их, они ведь украинцы».
